Лекции для студентов

Лекции по социологии культуры: Становление личности, человек и общество. — Отчужденный человек в отчужденной культуре

Отчужденный человек в отчужденной культуре

РЫЦАРЬ. ЭТИКА И КУЛЬТУРА РЫЦАРСТВА

4.1. Правовые истоки рыцарства

Переосмыслению многих представлений о человеке, воплощающем в себе лучшие качества его рода, способствует майорат. Законодательно он закрепляется в XI—XIII вв., но в действительности существует на протяжении многих столетий, ибо (умолчим об Индии, в законах которой он появляется впервые) известен еще античной Греции. В соответствии с ним львиную долю имущества — прежде всего земельные наделы (и титул) — получал старший сын. Остальные либо оставались в доме своего брата в качестве иждивенцев, либо пополняли ряды тех, кто в литературной традиции средневековья получил наименование странствующих рыцарей. Благородные, но нищие, те были готовы служить кому угодно. Впрочем, в действительности за отсутствием достойных предложений рыцари не брезгуют и откровенным разбоем.

Средневековый эпос («Песнь о нибелунгах»)

Отголоски этого звучат в Песне о нибелунгах, в которой Зигфрид, прибывая за будущей невестой к бургундскому двору, начинает с того, что требует себе ни много ни мало, как само королевство:

Я спрашивать не стану, согласны вы иль нет,

А с вами бой затею и, если верх возьму,

Все ваши земли с замками у вас поотниму.

4.2. Формирование этики и культуры рыцарства

Но именно вокруг этого разбойного племени создается целый пласт богатейшей средневековой культуры. Специфический ореол, окруживший (по преимуществу литературную, если не сказать баснословную) фигуру героя, сильно способствовал тому, что идея сочувствия и слабым, и их благородным защитникам переставала быть чуждой и общественному сознанию, и общинным институтам. Но вместе с тем трагический образ вооруженного защитника всех обездоленных и гонимых, не мог не рождать мысль о том, что первым, кто в действительности нуждался в помощи, был сам рыцарь, и чье сердце в те времена не было тронуто жалобой графа Гильома?

Средневековый эпос («Нимская телега»)

Король Людовик,— молвил удалец,—

Я у тебя на службе поседел,

А у меня коню на сено нет.

Одет я всех беднее при дворе,

Не знаю я, куда податься мне^.

Рыцарь в мифологизированных представлениях того времени — это живое воплощение воинствующей справедливости; именно ее утверждение, помощь слабым, наказание виновных составляют его назначение в этом мире. Он должен быть готов умереть за христианскую веру, покровительствовать вдовам и сиротам, не поддерживать несправедливого дела, защищать невинно угнетенных, во всех делах соблюдать смирение… и не следует думать, что эти требования не оставляли никакого следа в сердце посвящаемого.

Старофранцузский эпос («Коронование Людовика»)

В старофранцузском эпосе возлагая корону на своего сына, Карл наставляет его:

«Людовик, милый сын,— промолвил Карл,—

Прими над нашим королевством власть

И на таких условиях им правь:

Не отнимать у сирот их добра,

У вдов последний грош не вымогать…»

Но такое самоотвержение невозможно без награды, иначе говоря, без того, чтобы он был взят на содержание.

Средневековый фольклор. Идеализация Рыцаря, Награда за его труды (Руа. «История рыцарства»)

Фольклор облекает эти ожидания в гиперболизированные куртуазные формы: «Рыцарь, отведенный в приготовленную для него комнату, находит розовую воду для омовенья, потом высокую соломенную и пуховую постель с надушенным фиалками изголовьем. Пажи подают ему вино на сон грядущий и разные лакомства. На другой день, в минуту отъезда, рыцарь удивлен: паж подносит ему шелковую ткань, драгоценности и золото и говорит: «Добрый рыцарь, вот дары моего господина, он просит тебя принять их из любви к нему; кроме этого, под аркой колокольни готовы два парадных коня и два мощных жеребца для тебя и твоих людей. Господин мой вручает их тебе за то, что ты посетил его в его замке.»

Ясно, что эти гиперболы не только скрывают под собой ожидания самого «защитника справедливости», но и готовят общественное мнение к необходимости их удовлетворения. (К слову, и сам Руа — это явственно проступает в его «Истории рыцарства» — находится под обаянием средневековой литературной традиции.)

4.3. Мифологизация происхождения героя-рыцаря

Фактически странствующий рыцарь — это человек из (как правило) захудалого рода. [Кстати, Д”Артаньян — пример именно такого рыцаря.] Он не наследует ни имение, ни титул. Поэтому, строго говоря, он появляется из социального «ниоткуда».

Но народная молва долгое время не может мириться с этим. Поэтому так же, как и у античного героя, тайна героя-рыцаря из средневековых сказаний простирается в область таинственного. Часто его отличает от прочих королевское происхождение, о котором он и сам не всегда знает. [Тот же Атос, граф де Ла Фер, — пример из этого же ряда.]

Но, заметим, его природа — это уже не божественное начало, хотя известно, что обряд миропомазания делает королевскую кровь отличной от той, что протекает в жилах простых смертных. Словом, и здесь, несмотря на ощутимое снижение статуса, прослеживается прикосновенность к чему-то сакральному, и в этой прикосновенности звучит все та же тоска человека по своему же собственному — вот только отъятому от него — совершенству. Другими словами, в счастливо разрешающейся тайне рождения и этого персонажа мы обнаруживаем подсознательное стремление воссоединиться со всем лучшим, что должно было бы содержаться в нем.

Низкое же происхождение оскорбляет романтические ожидания социума. Не случайно Людовик VI, король Франции, повелел (не где-нибудь, а на навозной куче!) отбить золотые шпоры у тех, кто был посвящен в рыцари, не принадлежа рыцарскому роду.

Впрочем, еще очень долгое время общественное сознание не сможет мириться с возможностью низкого происхождения яркой одаренной личности. Более того, тайну рождения любого таланта будет окружать непроницаемая завеса легенд. Так еще в XX столетии о происхождении И.В.Сталина будет ходить множество слухов, в которых одни будут возводить его к грузинскому князю, другие — к великому русскому путешественнику Пржевальскому…