Лекции для студентов

Экономическая социология — современные направления анализа экономического поведения — Интерпретация модели homo economicus в новой экономической социологии

Интерпретация модели homo economicus в новой экономической социологии

Один из родоначальников этой школы, Х. Уайт, рассматривает и интерпретирует проблему экономического поведения в более широком контексте — через социальные механизмы рыночного взаимодействия. Он понимает всю сложность этой задачи, но, тем не менее, его не удовлетворяют абстрактные схемы экономического анализа, в том числе неоклассическая теория рынка и излишне умозрительная теория рационального выбора[36]. Его теоретическая установка при рассмотрении рынка как социального механизма позволяет вычленить в его структуре действия и мотивы конкретных людей, которые являются реальными носителями экономической активности. Их действия не автономны, они транслируются социальными институтами, социальными сетями и другими неэкономическими структурами.

По Уайту, действия всех рыночных акторов неразрывно взаимосвязаны. С одной стороны, акторы обладают большей или меньшей степенью автономности, с другой — включены в сложнейшую сеть рыночного и социального обмена. Можно сказать, что экономическое поведение реализуется в системе «дискретной автономности», которая поддерживается множеством других неэкономических компонентов: институциональных, интерактивных, коммуникативно-информацион-ных, социокультурных и социальных.

Образно говоря, импульс индивидуального экономического действия реализуется в сложнейшем социальном контексте, преобразуясь в максимизационный результат не прямым, а косвенным образом. Используя язык трансакционного анализа, можно сказать, что «чистых» экономических действий не бывает, даже при условии благоприятного стечения обстоятельств. Примерно так же, как не может быть «чистого» движения в физическом смысле без трения и других лимитирующих факторов.

Экономическое поведение — это своеобразная социальная конструкция из множества составляющих. Оно приобретает реальное воплощение в структуре различных социальных механизмов, которые могут усиливать или ослаблять его максимизационный эффект. Способ реализации максимизационного импульса — это прямая и обратная его трансформация в определенный позитивный или негативный результат. Проводником такого импульса является определенный социальный контекст, в который и заключено то или иное экономическое действие.

Другой представитель «новой экономической социологии» — М. Грановеттер развил точку зрения Х.Уайта. Он подверг эмпирическому изучению процесс получения информации о сферах занятости через систему личных контактов людей, определяя их частоту, направленность и избирательность[37]. В противоположность теории поиска информации, разрабатываемой в экономической теории, М. Грановеттер сознательно спустился на уровень личных контактов, чтобы опровергнуть бытующее мнение о неоптимальности получения информации традиционным образом.

Интересно, что поиск информации о рабочих местах, являющийся определенным видом экономического поведения и включенный в систему «сильных» и «слабых» социальных сетей, позволил М. Грановеттеру обосновать концепцию «заключенности» экономических действий в сети социальных отношений, различных по структуре, содержанию и функциям. Именно последние и делают возможными трансляцию и реализацию собственно экономических действий. Таким образом, речь идет о социальном контексте экономического поведения, на важнейшей роли которого явно или неявно, более или менее абстрактно настаивает большинство социологов.

В теории экономического поведения М. Грановеттера аспект «контекста» достаточно операционален. Это позволяет выделить определенные эмпирически осязаемые структуры (социальные сети), которые поддаются измерению, а также такие институциональные проекции социальных действий, как «социальные конструкции»[38]. Проблема функционирования социальных конструкций дифференцируется в двух плоскостях.

В первом случае речь идет, например, об индивидуальном конструировании (достижении) профессионального статуса, создании предприятия, фирмы и т.п. Эти «социальные конструкции» — не просто результат сложившихся обстоятельств, а именно «социально сконструированные» результаты. Они, с одной стороны, есть следствия целесообразных действий конкретных людей, преследующих определенные цели, с другой — предполагают некоторый институциональный каркас и образец, в соответствии с которым эта цель достигается. Очевидно, что речь идет об алгоритмах социальных действий, которые оформляют и делают возможным всякое частное действие, соответствующее формальным и аксиологическим принципам его реализации в определенной социальной среде и социальной ситуации. Таким образом, социальная конструкция уникальна по составу своих элементов и мотивов, которые вызвали потребность ее построения. В то же время она соответствует некому типовому нормативно предписанному правилу.

Во втором случае имеются в виду динамические характеристики «социальных конструкций», изменяющиеся в соответствии с намерениями людей, новыми ситуациями и условиями их существования.

С нашей точки зрения, «социальную конструкцию» не всегда можно однозначно причислить к категории социального института. Это скорее результат встречных действий людей, преследующих свои интересы, и тех институциональных рамок, которые эти действия оформляют. С другой стороны, вполне возможны ситуации, когда практическая жизнь способствует возникновению и функционированию таких новых «социальных конструкций», которые не имеют аналога и при определенных условиях оформляются и превращаются в различные социальные институты.

М. Грановеттер выступал против абсолютизации автономности экономического поведения в «недосоциализированных» концепциях, представители которых отвергали гипотезу о любом столкновении социальной структуры и социальных отношений с производством, распределением и потреблением, и утверждали, что социальные отношения мешают акторам совершать экономические сделки и не способствуют (задерживают) развитию конкурентных рынков. Не менее скептично его отношение и к представителям «пересоциализированных» концепций, трактующих «социальные влияния» как процесс, в котором акторы (субъекты) в соответствии с культурными традициями приобретают привычки, стереотипы и навыки, заставляющие их вести себя рационально и полностью соответствовать предписанным ролям[39].

По Грановеттеру, и та и другая точки зрения являются крайностью[40]. Поэтому он пытается дать более реалистичную версию экономического поведения, которое, во-первых, не реализуется автономно вне определенного социального контекста, а возможно только как результат влияния множества неэкономических составляющих. Во-вторых, порядок и регулярность экономических действий, с его точки зрения, определяется не только институциональным влиянием механизмов вертикальной интеграции (О. Уильямсон), но и всей сетью социальных отношений, которые в не меньшей степени ответственны за координацию совместных действий множества людей, причем как на внутрифирменном, так и на межфирменном уровнях. В последнем случае видно, что М. Грановеттер находится в оппозиции к представителям трансакционного анализа, которые объясняли препятствия оппортунизму и другим видам дисфункциональных действий в экономической жизни, а также существование сотрудничества и порядка, только включением экономической деятельности в иерархически интегрированные структуры. Он считает, что социальные отношения в установлении порядка более важны, чем власть в организации: порядок и беспорядок, честность и должностные преступления имеют большее отношение к структурам социальных связей, чем к формам организации. Поэтому будущие исследования вопроса рыночной иерархии требуют особого и систематического внимания к образцам межличностных отношений, с помощью которых проводятся экономические сделки[41].

Разумеется, что абсолютизация социальных механизмов сцепления экономических интересов через социальные сети межличностных отношений и нивелирование влияния институтов власти в организациях вызывает возражения. Но и игнорирование социальных сетей также неправомерно, особенно при изучении контрактных отношений различных агентов рынка на различных операциональных уровнях. Очевидно, что контрактная система взаимодействий экономических субъектов не может полностью объяснить эффективность обмена между ними. Последний представляет собой многослойную систему (сеть) социальных связей, обеспечивающих (правда, до определенного предела) и рациональные действия экономических субъектов, и формы их контрактного (рационального) взаимодействия. Они нивелируют и максимизационный эгоизм, и феномен оппортунизма, то есть получения выгоды за счет другого.

С точки зрения М. Грановеттера, излишняя закрытость границ между социологическим и экономическим анализом часто приводит к тому, что целый ряд важнейших проблем взаимодействия экономических субъектов не учитывается ни экономически ориентированными специалистами, ни социологами. Они оперируют различными категориально-понятийными аппаратами, не понимая друг друга даже тогда, когда имеют в виду одни и те же процессы и явления. Прежде всего, это касается экономического поведения. Последнее объяснялось экономистами вне рамок теории социального действия, а социологами, за некоторым исключением, вообще игнорировалось, так как считалось, что изучение экономического поведения — это «территория» неоклассически ориентированных специалистов. Неоклассики же отводили социальным связям только «фрикционную», а не объединяющую роль в современном обществе[42].

Все это ограничило применение социологического анализа рыночных процессов, который, по мнению М. Грановеттера, обладает широкими возможностями. Излишняя замкнутость американской социологической мысли и ее оторванность от европейской традиции, особенно веберианской[43], способствовали тому, что в анализе экономического поведения, которое является особой (специфической), но весьма важной модификацией социального поведения, социология уступила свои позиции[44].