Лекции для студентов

Лекции по общей психологии. Часть 5: Мотивация и личность

Лекция 43. Потребности: биологический аспект

---

Сегодня я должен начать новый и заключительный раздел курса общей психологии. Раздел этот посвящен проблемам, часто называемым проблемами внутренней регуляции деятельности субъекта. Имеются в виду такие разделы общей психологии, как глава о потребностях и мотивах деятельности, об эмоциональных состояниях, о воле и, наконец, завершающая глава о личности. Вероятно, это наиболее интересный, наиболее живой раздел психологии. Вместе с тем это раздел трудный, и главная трудность состоит здесь в том, как я понимаю, что нужно научиться правильно ставить эти очень трудные вопросы. Ведь дело обстоит так, что в тех или иных главах, мной названных, накоплен довольно большой материал. Однако материал этот очень разный, представляющий очень разные исходные позиции, с которых этот материал собирался и с которых он обрабатывался, и должен быть научно осмыслен. Значит, нужно поработать прежде всего над тем, чтобы традиционные и общие вопросы поставить так, чтобы придать им характер проблем, научно разрешаемых. В этом я вижу и свою задачу, начиная этот последний раздел курса общей психологии. Ну, конечно, надо начинать с начала, а именно с той первой главы, которую я назвал. Это глава о потребностях и очень тесно связанная с ней глава о мотивах. Я бы даже сказал, это просто глава о мотивах и потребностях деятельности. Но все же сначала о потребностях.

Вы, конечно, хорошо понимаете, что понятие, которое лежит за термином «потребность», многозначно. Мы употребляем этот термин, «потребность», и в объективно-общественном, историческом даже смысле. Ну, скажем, мы говорим об объективной «потребности производства в кадрах». О потребности в дополнительных энергетических ресурсах. Это потребность, конечно. Потребность общества. Но не в этом значении применяет термин психолог. Понятие потребности также и биологическое. Биологическое понятие потребности стоит очень близко к понятию психологическому. Речь идет о субъективной потребности, о потребности субъекта. Когда мы говорим о биологии потребности, мы имеем в виду потребность, отнесенную к биологическому субъекту, индивиду. Или чаще всего индивиду. Ну, а когда мы говорим о потребностях в психологическом значении этого термина, тогда мы имеем в виду то, о чем я буду говорить позже. А сейчас о биологическом понятии потребности.

Я хочу особенно привлечь ваше внимание к тому, что понятие потребности принадлежит к числу фундаментальнейших понятий биологии. Фундаментальнейших понятий учения о жизни, теории жизни. Это столь же фундаментальное понятие, как понятие обмена веществ или раздражимости. И когда мы характеризуем жизнь как своеобразный процесс взаимодействия, выражающийся в обмене веществ, то, в сущности, мы уже имеем в виду и раздражимость как свойство живого существа, иначе как может происходит этот обмен веществ? Живое, жизнеспособное тело раздражимо.

Это условие жизни, это условие того, что мы называем обменом веществ в специальном и более широком значении термина. Но так же эти фундаментальные понятия раздражимости, обмена веществ включают в себя и понятие нужды, объективной нужды организма в чем-то, что лежит вне организма. Я бы сказал так: нужды организма в каком-то дополнении его как органической, живой, жизнеспособной и развивающейся, утверждающей свое существование системы. Вот эта необходимость, эта нужда в своеобразном дополнении, лежащем вне организма, — это, собственно, и есть состояние, которое мы традиционно называем термином «состояние потребности,» или, короче, потребностью.

Тут, видите ли, серьезный вопрос. Ведь эта необходимость иметь вне себя дополнение для всякой жизнеспособной системы, для всякого организма, заключает в себе очень большую мысль, опять-таки общебиологическую, относящуюся к общей теории жизненного процесса, жизни. И эта большая мысль состоит в том, что всякая жизнеспособная, живая система является не только продуктом объединения, синтеза (соответствующих органических веществ, я имею в виду), но и анализа, разъединения, отделения даже, отрыва.

Вот представьте себе живую, движущуюся систему. Я имею сейчас в виду внутреннее движение системы. Есть такие сложные органические системы, связи которых образуют движение, то есть являются подвижными. Может, вы обратили внимание на недавнюю очень короткую информацию на страницах наших газет, о том, что группе биохимиков Ростовского университета удалось синтезировать, то есть создать, такую органическую систему, которая существует лишь в меру того, в меру чего происходит внутрисистемное движение. И как только это движение прекращается, система прекращает свое существование. И эта система начинает существовать, когда запускается в ход внутреннее движение. И вот теперь представьте себе, что часть элементов, входящих в это движение, оказываются принадлежащими не только самой этой системе, но также и некоторым системам, которые составляют внешнее для организма. Или, как мы говорим обычно, языком биологов, внешнее условие. Вот отделили, и появилось еще одно усложнение. Теперь не только внутреннее движение в системе происходит, но еще в это движение должны вовлекаться какие-то элементы, которые постоянно становятся элементами этой системы, а какие-то элементы перестают ими быть. Это и есть что, вы узнаете? Ассимилятивно-диссимилятивный процесс, то есть процесс обмена веществ.

Итак, я резюмирую свою первую мысль: понятие потребности — это совершенно фундаментальное биологическое понятие. И если обычно оно специально не выделяется, то просто потому, что оно подразумевается. И, может быть, специально оно не всегда разрабатывается. Итак, потребность как биологическое понятие выступает перед нами прежде всего как объективная необходимость, то есть объективная нужда организма в чем-то внешнем, во внешних условиях, которые служат как бы дополнением живых систем, о которых идет речь. Условия зависят от морфофизиологической организации живого тела, то есть самой этой живой системы. И эти элементы, которые зависят от организации, от морфофизиологии системы, это и есть не что иное, как то, что на другом языке называют биотическими факторами, то есть такими условиями, которые вмешиваются в процесс существования и от которых процесс существования зависит не косвенно, а прямо.

Уже в этом первом, обще биологическом подходе к потребностям выясняется одна замечательная их черта, которая сохраняется на любом уровне развития и которую мы постоянно вынуждены не терять из вида, держать в уме. Это черта есть необходимая предметность потребности, то есть наличие вне организма чего-то, что отвечает потребности. Я здесь должен сделать только одно примечание. Очень простое. У нас, в силу традиции, применительно к высоко развитым организмам, то есть к животным, и, конечно же, к человеку, выделяются, помимо очевидно вещественно-предметных и прямо предметных потребностей, также потребности, которые чаще всего называют потребностями функциональными, примером которых может служить, скажем, потребность в сне. Когда предмета потребности нет. По одному признаку они, несомненно, подпадают под категорию потребности. Это объективное состояние организма, зависящее от его устройства. А по другому признаку, признаку дополнительности потребности, вроде бы не подпадают.

Здесь есть довольно тонкий вопрос. Я сейчас только намечу его решение, чтобы не задерживаться применительно к этому достаточно абстрактному способу рассмотрения потребностей как общебиологического понятия, как вообще понятия общей теории жизненных процессов. Дело все в том, что и удовлетворение этого класса или подкласса потребностей, которые мы называем функциональными, вроде потребности в отдыхе или сне, нуждается тоже в определенных внешних условиях. Это видно сейчас же, как только вы в мысленном эксперименте нарушаете возможность удовлетворения этих потребностей. Тогда-то и обнаруживается, что они тоже зависимы от некоторых определенных предметных внешних условий. Они нуждаются в этих условиях. Мысль очень простая, но вместе с тем и довольно сложная в некоторых своих оттенках. О функциональных потребностях я еще буду говорить как об особом подклассе, применительно к более развитому высокому уровню потребностей. Там вопрос решается легче. Мы очень мало знаем об этих потребностях в абстракции.

Я принял, однако, в качестве вводных тезисов, некоторые положения об этих абстрактных потребностях (в общебиологическом смысле), для того чтобы получить возможность, отправляясь от этого, перейти, собственно, к предмету нашего изучения. К потребностям, как они выступают в качестве объекта психологического изучения на животном уровне, то есть на уровне все же биологическом, и на уровне человеческом. А также мы посмотрим, какие там есть уровни. Значит, есть некоторый этап в развитии жизни, в развитии живых организмов, когда происходит своеобразный процесс, который я бы назвал психологизацией потребности, когда потребность входит в круг рассмотрения психолога, психологии, то есть науки о порождении и функционировании психического отражения в деятельности живых субъектов, индивидов. Эта психологизация потребности происходит тогда же и в силу тех же самых условий, когда в силу определенных условий происходит дифференциация основной раздражимости и выделяются процессы, которые надо называть процессами чувствительности, то есть психического отражения, процессами ощущения или восприятия. Переход к ним возникает вследствие того, что животные переходят в ходе эволюционного процесса от приспособления к гомогенной среде (заметьте — не к гомогенному миру, а к гомогенной среде, то есть к миру, как он выступает перед животным, а не вообще как он существует объективно) к среде предметной, дискретной. То есть, иначе говоря, элементы этой среды выступают не как носители одного свойства, а выступают, по древней классической терминологии, как «узлы свойств».

Это положение, что дискретный предмет есть узел свойств, употреблялось в свое время Гегелем и, равным образом, Марксом, который давал именно это определение предмету — как узлу свойств, которые связаны в самом предмете. Так как это предмет, вещественный предмет в данном случае, он выступает не одним своим свойством, а множеством свойств. И он существует для живого организма как элемент его среды. Иначе говоря, это есть переход от непосредственного взаимодействия с биотическими свойствами среды, то есть с жизненно важными ее свойствами самими по себе, к опосредствованному взаимодействию, к опосредствованным связям, которые привычно мы все последние годы, последние десятилетия стали называть сигнальными. Это изменение ориентировки во внешнем мире. По одному свойству, оказывающему воздействие, я «сужу» о других. Это в кавычках, конечно. Это не значит, что я строю рассуждение или высказываю суждение. Шорох ориентирует на пищевое вещество. Цвет — тоже на пищу или угрозу. То есть на те воздействия, которые имеют прямое биотическое значение, от которых зависит в конечном счете ассимилятивно-диссимилятивный процесс, то есть само существование, его развитие или угнетение, жизнь или смерть, преуспевание или гибель, свертывание жизни. В связи с этим переворотом происходит и то, что я называл психологизацией потребностей. То есть, попросту говоря, теперь предметность потребностей выступает как нечто внешне воспринимаемое. Мы ощущаем, потом воспринимаем. А у человека это мыслимое, представляемое, разное.

Таким образом, происходит как бы трансформация объективной предметности потребности также и в субъективную предметность, то есть видимую их предметность. И эти потребности приобретают сигнальный характер. Это первое и главное, что характеризуется как психологизация, то есть как вкрапление систем деятельности, теперь ориентируемой отражением мира, реальности. И этих своеобразных состояний, этих потребностей.

Рядом с этим появляется другой признак. В этой связи, кстати говоря, развивается и система сигнализации о состоянии самого субъекта. Интероцепция. Если можно так выразиться, субъективные сигналы о состоянии потребности. Это тоже требует разъяснения. Я вернусь к этому вопросу. А сейчас я хочу только подчеркнуть сказанное. Мы пришли к первому положению, самому важному: потребности всегда предметны. Потому что это всегда потребность в чем-то, нужда организма в чем-то. И это что-то мы будем называть предметом потребности. И второе положение: на известном уровне развития предмет потребности отражается, воспринимается фактически как вне организма существующее. Если хотите, ощущается. Вот так потребность и психологизируется, как я говорил. То есть, попросту говоря, выступает теперь в качестве момента деятельности, управляемой, регулируемой тем или другим отражением реальности. Более полным или неполным, более совершенным или несовершенным — это второй вопрос.

Надо сказать, что тезис, о котором я говорю сейчас, то есть тезис о предметности потребности, объективно существующей предметности, есть тезис, хорошо известный. Надо сказать, что этот тезис развивался, по существу, всеми наиболее выдающимися естествоиспытателями прошлого и нынешнего столетия. Я несколько раз по разным поводам ссылался в этом отношении на такого классика естествознания, как Дарвин, который описывал поведение гусениц или новорожденных телят, характеризующееся прежде всего появлением предмета потребности. Сама по себе потребность, не имеющая этого особого, обязательного характера предметности, как потребность конкретно не существует. Она может побуждать то одно, то другое, в зависимости от того, какой предмет оказывается удовлетворяющим эту потребность. Вот отсюда дарвиновские опыты. Растили гусениц того же вида, что и другие, на одной породе кустарника. Они стали есть листья только этого кустарника, а другие листья отвергали. Другую группу того же вида гусениц стали вскармливать на растениях другого вида. Вот эти виды стали служить им пищей, а другие отвергались в качестве пищи. И заострение опыта было так велико, что, при пересаживании гусениц не на те листья, которые стали предметом их пищевой потребности, они погибали.

Позже ту же мысль более отчетливо развивал И.М.Сеченов. Он рассматривает такую ординарную, можно сказать классическую, потребность, как пищевую. «Голод, — писал Сеченов, — способен поднять животное на ноги. Но в нем нет никаких элементов, чтобы направить движение в ту или другую сторону или видоизменить его сообразно требованиям местности или случайности встреч». Ну, а последние три или четыре десятилетия биологи, специально занимающиеся так называемыми инстинктами, то есть врожденным поведением, показали опять то, о чем говорил Дарвин в свое время, а потом Сеченов отмечал, и не только они одни, конечно. Это бессодержательность потребности до начала ее функционирования в связи с предметом. И относительная независимость этого предмета. Дело все в том, что каждая потребность проявляется виртуально, то есть, так сказать, содержит в себе очень широкий веер предметов. А не фиксированный предмет.

Итак, мы имеем два состояния потребности. Первое состояние — это объективная нужда в некотором дополнении. Причем на более высоких ступенях организации в морфофизиологическом устройстве организма зафиксирован лишь в самом общем виде круг предметов потребностей, способных удовлетворить эту нужду, погасить ее. И остается очень широкий простор для того, чтобы определилось, какое же предметное содержание получит потребность. А ведь мы можем характеризовать потребность только через ее предметное содержание. Когда мы говорим «потребность» и «нужда», то естественно, мы ждем дополнения: в чем? Вот и сейчас я не могу говорить о потребностях дальше, не вводя такого дополнения, как, например, потребность в пище, в половом объекте. Еще в чем? Перечисляйте. Чем выше вы будете подниматься по лестнице биологической эволюции, тем шире будет этот круг предметно обозначенных потребностей. А мы иначе и не умеем выражать. Ну, применительно к человеку потребность в чем? У меня есть потребность. Я еще ничего не сказал. У меня есть потребность в чтении, в похвале, в одежде, и в чем хотите, правда? И как же я определяю потребность? Оказывается, своими языковыми средствами. А человечество не изобрело никакого другого средства выразить на языке потребность, иначе как указывая на предмет потребности. Поэтому они очень многочисленны. Страшно богаты. Так же богаты, как богаты предметы, предметный мир, который способен удовлетворить потребности. Давайте сделаем вывод, и здесь еще с одной стороны подойдем к проблеме потребностей, их предметности. Можно тогда сказать, что потребности — это состояния организма, которые опредмечиваются, приобретают предметность.

И здесь есть переход от виртуальной потребности к актуальной. И очень точно, применительно к высшим животным во всяком случае, сказано, что потребность имеет свое специальное поведение. К потребности привязано некоторое специфическое поведение. И это поведение обыкновенно называется поисковым. Можно называть его ориентировочным — это примерно то же самое. Посмотрите: «поисковое» — значит «ненаправленное». Не направленное на что-то определенное. Вот поэтому Сеченов так и говорил: конечно, потребность способна поднять животное на ноги. Но только она не способна повести его к чему-то. Потому что это что-то должно существовать для животного.

Итак, потребность имеет свою судьбу. Она вызывает специфическую реакцию поискового поведения. Поиск завершается опредмечиванием потребности и удовлетворением последней. В противном случае организм не выживает, если, конечно, не допустить, что он возобновляет еще и еще раз поиск. Но надо понять только одно. Пожалуйста, обратите внимание на это. Я вас очень прошу, попробуйте вообразить, куда вас может привести просто голод или просто жажда. Конкретного представления о предмете нет. Вы на себя будете прикидывать. Только я вас поставлю в особо тяжелые условия. Например, вы потерялись в пустыне. Легко допускаете, что где-то есть источник. Но получилось так, что еще небо заложено пылевыми облаками. Не видно ни звезд, ни каких-то указателей по небесным телам, компаса нет у вас. Да и не знаете вы направления. Ну, куда вас поведет ваша потребность? Будет она вести вас куда-нибудь? В ней не хватает очерченного предмета. Но это для вас, для человека, для животного-то это проще. Или для маленького новорожденного ребенка. Он еще не знает мира. А потребность налицо, она должна еще найти себя в предмете, то есть должно произойти опредмечивание. Опредмечивание — это судьба потребности. Как произошло опредмечивание потребности, такой она и будет. Вы можете сказать: но потом предмет сменится. Ну, сменится, и отлично. И тогда будем говорить о том, что потребность преобразовалась, изменила свой предмет, с самой потребностью что-то случилось, она изменилась. А может, просто стала другой. Изменение предмета радикально меняет все характеристики данной потребности. Все, что мы можем о ней сказать.

Самое важное — понять, что нет этого абстрактного состояния. Сейчас же возникают всякие ассоциации. А инстинкты, в которых предмет записан? Значит, потребность родилась вместе со своим предметным содержанием? Более точное исследование показывает, что здесь много иллюзий. Много пропущено звеньев, которые наблюдатель, не искушенный в строгом наблюдении, пропускает. Есть некоторые осложнения, которые позволяют не видеть, провоцируют невидение процесса опредмечивания. К числу этих обстоятельств относятся специфические раздражители, которые запускают в ход некоторое действительно врожденное поведение, служат в этом отношении ключевыми, или пусковыми, как их называют современные специалисты в области врожденного поведения, этологи. Они немножко смешивают карты, но отнюдь не затемняют картину. Надо сказать, что эти пусковые, ключевые раздражители обладают одним замечательным свойством. Если они сделали свое дело, они отмирают и теряют свою функцию. А если не сделали? Тоже уходят. Они срабатывают только на включение в широком смысле слова. На первое приспособление. А дальше все зависит от встречи с объектом: произошла она или нет, и что случилось.

Поэтому, кстати, этологи в ранних работах жаловались на очень большую трудность эксперимента с этим ключевым раздражителем. Вот прошел эксперимент, на каком-нибудь птенчике, совсем еще пустоголовом, несколько дней всего существующем в этом мире. Пустили игрушку над ним по типу силуэта хищной птицы — он от нее шарахнулся. Видите, инстинктивная реакция на форму. Обрадовался экспериментатор, пошел показывать опыт. Пустили еще раз — а цыпленок больше не реагирует. Надо быть очень осторожным с повторениями, нельзя увеличивать число пустых повторений, это вам не образование рефлексов у животных в лабораторных условиях, да еще у такого животного, как собака. Все-таки полушария, да и в такой обстановке, где виден этот динамический процесс, как он очень красиво разыгрывается, с образованием условных связей.

Вот один из этологов — один из первооткрывателей, так сказать, этого направления, К.Лоренц. У него это известная штука. Он пробовал на себе, какой объект может удовлетворить инстинкт, то есть потребность следования у выводковых птиц. Он имел дело с гусынями или с утками, главным образом, точнее, с гусятами или с утятами. Что может послужить предметом, за которым начинает следовать гусенок? Если брать размер, то Лоренц писал, что размер этого предмета варьирует от курицы «британской породы» до весельной лодки. Ну, как видите, размах колоссальный.

Есть у них и очень трогательные опыты. Только с птицами. Вообще, с птицами этологи очень любят работать. С выводковыми птицами или даже с гнездовыми. Такими, как врановые птицы, галки и прочие. Когда у животных в силу происходящих изменений в организме, эндокринных в частности, возникает половая потребность, должен быть поиск полового объекта. Поиск начинается. Подставляют куклу. Не думайте, что кукла — чучело птицы того же вида. Нет, просто куклу. Половая потребность фиксируется на кукле. Человека подставляют — на человеке. Еще острее можно? Вот когда была фиксация на кукле или на человеке, то к самцу данного вида или, соответственно, к самке приводят животное противоположного пола того же самого вида, то есть биологически совершенно адекватный предмет. Заострение заключается в том, что теперь происходит парадоксальный отказ от предусмотренного предмета потребности, который только теперь входит в игру. То есть уже опредмечивание, этот чрезвычайный акт, произошло по отношению к другому. Оно не разрушается. Птичка того же вида не выдерживает конкуренции с куклой или с человеком. Вот как обстоит дело. Это очень серьезно. Причем тут идет речь о смерти и о жизни. Почему? Потому, что это не предмет потребности. Предмет потребности у меня отняли.

Вот теперь я хотел бы присоединить к сказанному еще одно положение. Я бы сказал, положение номер два по важности. Первое положение, самое важное, — это положение о предметности потребностей вообще. А положение номер два, второе по значению, — это положение о том, что потребности развиваются через развитие предметов, их удовлетворяющих. В филогенезе, то есть в истории эволюции животных, это происходит вследствие того, что усложняется среда, в которой существуют животные. Чем сложнее животное, тем сложнее среда. Как правило, но с исключениями. Я не могу сказать, что есть железная связь. Здесь есть исключения, ну, исключения, говорят, подтверждают правило. В общем-то правильно: сложные животные — сложная среда. Когда есть сложная среда — тогда сложные животные. Среда, то есть мир, существующий для животного. Нельзя сказать, что у кошки усложнилась среда в том отношении, что раньше перед ней были шкафы с посудой, а теперь стали шкафы библиотечные. Потому что в библиотеке собрание книг имеет другое значение, чем просто собрание предметов, имеющих какую-то форму в качестве препятствия, в качестве физических преград, с другими физическими, физико-геометрическими, вещественными свойствами. Можно на них спрыгнуть, можно через них перепрыгнуть или забраться выше. Словом, предмет для лазания, для чего угодно, но, конечно, не предмет для чтения. Но это я шучу.

Таким образом, происходит усложнение среды, расширяется круг предметов: а) потенциальных, по возможности, виртуальных, и б) актуальных, то есть действительных, удовлетворяющих потребности, которые сами умножаются. Значит, форма развития потребностей есть развитие предметов, удовлетворяющих потребности. У животных это всегда натуральные предметы. Даже если это предметы, произведенные рукой человека, или даже если это сам человек, то для животного он выступает в качестве какого предмета? Человеческого или природного, натурального? Натурального. Выступает как преграда или как опора. Только не в своем человеческом содержании, не в своем человеческом значении.

Здесь, конечно, с усложнением предметов потребностей, самого содержания потребностей, то есть в соответствии с развитием потребностей, развиваются и способы удовлетворения потребностей. Я бы не сказал, что это третье капитальное положение, но это очень важно. Когда мы говорим об удовлетворении потребностей, и это надо помнить, мы говорим также и о средствах удовлетворения потребностей.

Давайте теперь посмотрим, какие выводы мы можем сделать из этих небольших тезисов, которые я сегодня развивал, и какие вопросы мы можем вытянуть из них. А из них можно вытянуть ряд вопросов. Прежде всего, давайте потянем такой вопрос. Есть ли какие-нибудь признаки, по каким мы можем судить о том, имеется ли потребность на том уровне, который я назвал психологическим? Очень просто. Очень явные симптомы — поисковое поведение. Раз есть поисковое поведение, есть предметность потребности. Или есть потребности, которые получают свою предметную определенность, свою предметную конкретность. Когда я говорю, кстати, «конкретная предметность» — это не значит, что единичный предмет становится предметом потребности. Конкретная в другом смысле: что он получает свою конкретную характеристику как класс предметов, вид предметов, объективная категория предметов. Степень обобщенности здесь — другой вопрос. Но есть какая-то категория, тип предмета. Значит, мы можем вытянуть такой очень интересный симптом, как поисковое поведение.

Кстати, если вы отличите поисковое поведение от алгоритмических реакций, которые мы находим очень рано на лестнице биологической эволюции, то тогда выступает очень занимательная картина. И я, чтобы вы немножко отдохнули, и я тоже, вам нарисую такой образ. Представьте себе животное, которому мы не даем пищи и замкнули в какое-то пространство. Как будет вести себя животное? Вы согласны, что оно будет искать? Пробовать пройти через один мнимый выход, через другой. Ткнется туда, ткнется сюда, согласны? Будет беспокойство проявлять, поисковое поведение. Как бы выйти отсюда. Пробиться к чему-то. Если вы еще для обонятельного животного приманку дадите с запахом, за пределами достижения, то оно будет рваться. Если это будет просто молодое животное, которое не знает, что ему надо, то оно будет всячески пищать, беспокоиться. Младенцы, не человеческие младенцы, я имею в виду, проявляют беспокойство. Когда они голодные, конечно. А принимаются за еду не всегда так просто и сразу. Микропедиатры опытные, и прочие лица, которые встречаются с первыми двумя-тремя днями жизни младенца, знают, что это далеко не всегда вот так прямо делается. Есть даже такая техника как бы пробуждения пищевых движений, чтобы они были эффективны.

Во всяком случае, мы этот поиск видим. Активность есть всегда. Уж если в чем-нибудь есть нужда — активность есть обязательно, пусть не направленная, не предметная, но есть. Раз существует непредметная общепоисковая активность, то есть предмет. Есть потребность на этом уровне. А вот теперь представьте себе: вы входите в некое помещение, где стоит растение. Сложное, высшее. И делает поисковые движения. Как это зрелище выглядит? Когда я пробую себе это представить, мне делается страшновато. Хотя вообще растения двигаются. Дело здесь не в движении, не в том, что мухоловка захлопывается, а мимоза складывает листочки, а подсолнух движется своим цветком в соответствии с положением солнца. А дело здесь в поисковом движении. Вот поискового движения мы никогда не находим у живых растений, у живых существ, у недостаточно организованных животных или даже высокоорганизованных организмов, но растительного типа. Все, что угодно есть, а поиска нет. Так же, как, впрочем, нет и никакого сигнального поведения. Еде начинается сигнальное поведение, там же начинается поисковое. Еде начинается поисковое поведение, там начинается опредмечивание потребностей. А опредмечивание потребностей и есть своеобразное приобретение ими собственного лика. Через них утверждает себя потребность, через них себя характеризует, через них себя развивает.

И еще один вопрос, который мы можем здесь затронуть. Видите ли, я уже оговорился, что на некотором этапе развития потребностные состояния заявляют о себе субъективными сигналами, то есть сами приобретают сигнальное значение, такое как чувство голода, чувство жажды. Вы испытываете потребность в пище — в форме того, что мы называем чувством голода. Вы мне дали поесть, вот теперь я сыт. Чувства голода нет. У меня есть чувство удовлетворения потребности, чувство сытости. При чем тут сигнализация? Я хочу это оговорить, чтобы было ясно. Дело все в том, что потребностное состояние не изменяется, когда речь идет о насыщении, а сигнализация уже дает отбой пищевому поведению. Напряжение потребности невелико, когда вы чувствуете голод, то есть имеете сигнал о голоде, интероцепцию голода. Резерв еще громадный, а сигнал вовсю, интенсивный. Я вам скажу еще больше. Когда потом еще острее становится объективно-потребностное состояние, сигналы могут понижать свою настойчивость, свою интенсивность.

Так, значит, какие же связи между голодной кровью и сигналами об обострившейся или напряженной пищевой потребности? Прямые или сигнальные? Подумайте. Сигнальные, оказывается. Вот вы посмотрите, это особенно ясно на примере насыщения. Я проголодался. Съел бифштекс. Тут же сказал — я сыт. А взяли у меня пробу крови — кровь-то голодная. Сколько должно пройти времени, чтобы произошло пищеварение и всасывание питательных веществ? Не минута, и не две, и даже не пять. Процесс длительный. А вы говорите — нет, я сыт. Да, потому, что эти состояния связаны сигнально. Объективные потребностные состояния сигнализируются, вот эти сигналы и есть субъективное восприятие потребностей.

Вы можете все это прочитать в очень подробном изложении в книге К.М.Быкова, сотрудника и соратника Павлова, который специально занимался условными рефлексами от интероцепторов¹ — от рецепторов внутренних органов, в частности, от желудка. У него это великолепно изложено. Как только желудок наполняется, он дает сигналы отбоя пищевому поведению. Кровь еще остается голодная. Но если голодной крови нет, а сигналы от механорецепторов поступают, они не дают ощущений, то есть отражения, переживания голода. Это все очень легко разумеется. Можно сделать пустой желудок и не голодную кровь. Можно сделать голодную кровь на полный желудок. Тогда разве что угаснет голод. Ну и так дальше, то есть здесь можно как угодно экспериментально разводить эти вещи. Важно только понять одно. Наряду с тем, что сама потребность приобретает облик предмета, наряду с этим развивается и система сигналов о наличии или степени напряженности потребности. И когда мы с вами будем говорить о потребностях человека, пожалуй, одно из самых удивительных, что мы знаем о человеческих потребностях, — это великолепная отверженность от этой сигнализации о потребностном состоянии, которая кажется такой прямой.

Давайте введем некоторые определения. Или некоторые определительные положения. Попробуем представить себе прежде всего отношение потребности и деятельности. Очевидно, наличие потребности — необходимое условие всякой деятельности. За деятельностью всегда лежит потребность. Всегда. Но только заметьте, какое слово я употребляю, понятие: за деятельностью. Не за той, например, двигательной операцией, которую вы выполняете, сейчас записывая, а за деятельностью лежит познавательная или какая-то другая потребность. Вы, конечно, держите ее в секрете. Не только от меня, но и от себя. Не так просто узнать, какой потребности отвечает ваша деятельность. Но какой-то потребности обязательно отвечает. Поэтому деятельность может всегда определяться через потребность. Можно перевернуть формулу и сказать, что деятельностью мы будем называть то и только то, что отвечает потребности.

И еще одно определительное положение. Вернее, положение, устанавливающее некоторые, наиболее простые, капитальные отношения. Это отношения потребности не к деятельности, а к побудителю потребности, к побуждению. Можно перевернуть формулу, исключить термин «предмет потребности» и сказать так: всякая потребность направляет и управляет деятельностью, поскольку возникает адекватное (то есть соответственное) этой потребности побуждение. Побуждение можно назвать иностранным словом «мотив». Это, собственно, и есть то, что движет, побуждает. Мотив — это движущее, нечто внешнее, что движет. Потому что потребность сама двигает вообще. А что направляет движение? Конкретное побуждение, мотив, если хотите. Вот в этом и заключается отношение потребности к побуждению. Можно ли сказать, что потребность рождает побуждение? Что потребность порождает мотивы? Подумайте. Если бы я сейчас писал учебник, особенно популярный, то я бы этот вопрос поставил в конце главы в качестве упражнения, теста на понимание сути дела. Можно ли сказать, что потребность порождает побуждение? Подумайте. Ну, вам думать нечего, я же не в учебники с вами играю. Я вам отвечу сразу на вопрос. Нет. Этого сказать нельзя. Потребность не порождает побуждение. А можно ли сказать, что побуждение, если хотите, порождает, развивает, наполняет, конкретизует, обогащает потребность? Да, можно. Значит, отношения здесь какие? Обратные прежде мной предположенному. Первое предположение, кстати, соответствует традиционной мысли. Это выведение действующих побудителей из потребности, правда? Та точка зрения, которую я хочу дальше всячески защищать, заключается в прямо противоположном: система побудителей, объектов, в которых узнает себя, выражает себя, через которые и только через которые существует потребность в ее развернутом, ставшем виде и есть то, что строит эти потребности.

Если мы этого не поймем, мы не можем ничего понять в потребностях. Мы даже не можем решить простую задачу. Например, откуда берется потребность в шоколаде? В шоколаде, а не в сахаре. Если вы допустите раньше шоколадную потребность, а потом будете выводить из этого производство шоколада, то у вас ничего не выйдет. А если вы допустите распространение шоколада, который порождает шоколадную потребность, выйдет. Понятно? И на уровне человека это обращение будет очень ясно. И поэтому вопросом, что порождает потребности, я сознательно заканчиваю сегодня лекцию, потому что в следующий раз мы начнем прямо с этого.

Что происходит с потребностями при переходе к человеку? Я должен буду ответить на этот вопрос так: я постараюсь понять, что происходит с предметами, отвечающими этой потребности. Тогда мы поймем, чем отличаются человеческие потребности от потребностей животных.

---

¹ Быков К.М. Кора головного мозга и внутренние органы. М.; Л., 1947.